В гостях у императорской четы - Влад Потёмкин

– Хорошее изречение! – согласился Локки. – Только это не про него!

Глава 2

Всем велено отдыхать

В преддверии бала публика собралась в зале разношёрстная. Все выстроились, вдоль ковровой дорожки – с двух сторон, в несколько рядов – в ожидании выхода августейших особ.

У большинства собравшихся людей вид был самодостаточный, торжественный и, несомненно, радостный. Бал в первую очередь, являлся местом, где можно показать свету свою респектабельность, для женщин же покрасоваться своими нарядами. Не которые из мужчин, не уступая слабому полу, тоже щеголяли друг, перед другом, блистая и свидетельствуя свету свой достаток и туалеты. Пышные манжеты и жабо придавали физиономиям торжественный вид. Золотые цепи и позолоченные пуговицы подчеркивали одеяние церковных лиц. Все старались себя выказать и представить, лишь богатые евреи со сверкающими орлиными взорами и смеренной печатью на лице старались не выпячиваться. Нет!.. Они не косили под попрошаек! Они просто не афишировались, а разместившись кучкой, в ожидании открытия бала теребили свои длинные волосы, а один из них в глубокой, даже чрезмерной задумчивости покусывал свой пейс.

Гости состояли в основном из местной знати и к ней «примазавшихся».

– Вот такая элита?!! – подумал Локки, глядя на собравшихся участников бала.

Большинство сенаторов вопросов к себе не вызывало, а вот вторые?!! Они возомнившие себя, не зная кем – за счет неслыханно, свалившихся богатств, выставляли себя на показ, кичась своим достатком. Источник состояния, которых ломал голову первым. Сенаторы пытались их «у щучить» и «прищучить», но, растущие достояния «вторых» прибывали и прибывали, не смотря на принимаемые в Сенате повышенные ставки налогов. Капиталы новоиспечённых толстосумов росли, а казна не так, чтобы уж и преумножались. Бюджета не хватало, и дефицит его рос катастрофически. Но, не смотря на это, первые не теряли надежды обуздать взорвавшихся богатеев.

Локки и Хальв стояли среди всеобщей толпы. Конунг, разбуженный раньше времени и, еще не проспавшийся, хмурил брови, глаза его неприкаянно прыгали с одного предмета на другой, не имея ни какой мысли – даже, хотя бы, хоть какой—то – маломальской…

Морщинистая, размалеванная и увешанная драгоценностями молодящаяся старуха в богатой одежде с красными, воспаленными глазами и жуткой, бледной кожей на шее и за ушами, жеманясь, что-то объясняла Хальву, имея к нему явный интерес. Лицо ее было умазано румянами и пудрой и от того казалось чрезмерно загорелым.

– Господа!!! – призвал зычный голос препозита, акустика зала была спроектирована таким образом, что слово произнесённое не могло не остаться не услышанным.

Разом, тысячи пытливых взоров, обратили свое внимание на балкон и, затаив дыхание стали ждать. Все замерли и, лишь по еле заметному шевелению, было видно, что это не монументы, а изваяния живые. На балкон, один за другим, по мере представления, должны были выйти: император Феодосий и императрица Евдокия, гостья августа Галла Плацидия и дети.

Вот уже два года, овдовевшая Галла Плацидия, мирно жила при дворе в Риме, не вмешиваясь в дела государства, но по старой дружбе к ней заявились представители вестготов, и втянули ее в авантюру – по отстранению брата от власти. Гонорий, узнав об этом – негодовал, но, сдержал свою эксцентричность – он продолжал любить ее.

– Надо, что—то делать? – рассудил западный император. Он опасался своего гнева. – Может выслать её подальше от двора?.. Боюсь, иначе не избежать беды?!!

Галла понимала свою уязвимость и вину и предпочитала молчать.

– Я лишаю вас титула августы, – коротко заявил брат и выполняя просьбу племянника – императора Феодосия добавил. – И высылаю в Константинополь!

Сестра спокойно восприняла сказанное.

– Надеюсь, при византийском дворе – вы, не будите, так ретива до трона?

Плацидия продолжала хранить молчание, ожидая, лишь – чтобы, как можно скорее закончилась её аудиенция.

Воспитание детей Галла Плацидия сводила к простому – «ни в чем ни отказывать», поэтому они – сейчас – вместо того, чтобы спать, стояли здесь и, по причине затянувшегося открытия бала, зевали, потирая слипающиеся глаза, но больше всех – это сказывалось на годовалой Лицинии, которую императрица Евдокия держала в строгом соблюдении режима, в отличие от детей Плацидии – четырёхлетнего Валентиниана Плацида и шестилетней Грата Юсты Гонории. Лициния стояла, насупившись и, если бы не заигрывание матери она бы уже непременно расплакалась. Императрица держала её за руку и пальцем свободной руки подёргивала, ей кончик носа, чтобы, хоть как то взбодрить и отвлечь её. Она уже жалела, что решила составить компанию детям гостьи, чтобы это не выглядело слишком нелепо.

– Император и императрица, – еще более зычно, чем ранее известил препозит и отойдя в сторону, как того требовал этикет уступил им путь.

Феодосий и Евдокия ступили на балкон, с полуоткрытых ртов вырвался невольный и восторженный «Ах!», ликующая лавина слилась в единый возглас и покатилась по залу.

Император и императрица взирали с высоты балкона, на колышущиеся море голов, тысячи глаз, которые устремили свои взоры на них.

Галла Плацидия была встречена воодушевленно, но не так энергично, как первые лица, зато детей приветствовали на «УРА» – под не смолкающие возгласы и крики восторга. Как только, ликование стало спадать, императорская чета стала спускаться по лестнице. И тут же, новый порыв эмоций захлестнул зал, всеобщий восторг и ликование побежало по рядам, вызывая у собравшихся живейший интерес.

Весь спуск по лестнице сопровождался восторженными, жгучими взорами и продолжительными овациями, «аханьями и оханьями», но лишь стоило им ступить на ковровую дорожку, как головы разом склонились в почтительном поклоне и далее царственные особы следовали по лабиринту склоненных лиц и почтительной тишины.

Валентиниан Плацид следовал за матерью, а замыкало шествие – Юста Грата вела за руку маленькую Лицинию. Строй низко наклонившихся голов придворных и гостей продолжал провожать их взглядом.

Тосты звучали один за другим:

– За императора!!

– За императорскую семью!!!

– За процветающую Византию!!!

Правило римских пиров: «Либо пей! Либо уходи!!»

Чтобы выглядеть пристойно присутствующие разбавляли вино водой. Всеобщая веселость не была маской. Гости, кроме, того как – пощеголять и представить себя в респектабельном виде – пришли еще, и праздновать… и отдыхать – это и было залогом энтузиазма – их не надо было веселить.

Большинство собравшихся знали толк в винах, картинах, архитектуре, драгоценностях и еде, поэтому императорские балы представляли собой – не сборище дилетантов, а представляли, вполне просвещенную и эрудированную компанию людей, знающих толк в искусстве но, даже отдыхая, они не забывали о своем благосостоянии.

Хальв вина водой не разбавлял, и предпочитал пить до дна, а вместо закуски занюхивал рукавом – в лучшем случае, чем-нибудь – солёненьким.

– Есть?? Зачем есть?.. – рассуждал конунг, – поесть я и дома могу, а вот такого вкусного вина – я уже вряд ли попью??

Бутылки, перед его глазами, ходили взад и вперёд, окорока летали, а мысли плясали.

Хальв вновь подошел к столу – за очередной добавкой.

– Подать чарку?.. – спросил виночерпий.

– Не против…

– Налить? – предложил тот же голос.

– А как же?!!

– Разбавить?

– Не надо!.. – отрезал конунг. – Спасибо приятель!.. – и он, тут же – одним махом, выпил.

Зная, что емкость пьющего, по римским законам не должна пустовать, тот же голос предложил:

– Добавить?

– Ага…

– Вам может быть с верхом?

– Может… – Хальв выпив, через какое то время, начинал пьянеть и погружаться в сон.

Конунг на протяжении всего праздника жил по курсу – быстро захмелев, он начинал медленно говорить и после небольшой добавки – отключался и мирно спал. Проснувшись, он не понимал: «Где он?..» Но сообразив, подзывал к себе, пробегающего мимо раба с подносом. Осушив несколько кубков, он начинал вновь пьянеть… что-то лепетать и уходил в очередную отключку.

Локки, увидев захмелевшего Хальва, решил к нему подойти.

– Заливаешь?..

– А то… – не внятно ответил Ирвинг.

– Уже опять, мямлишь? Не успел проснуться и уже готов??

Конунг отчетливо слышал вопрос и даже понимал его суть, но он, тут же, забыл его. Он осознавал, что его речь вышла из повиновения – это расстраивало его, однако он тотчас забыл и об этом и, обреченно склонив голову, уткнулся в свое предплечье и заснул.

Двое господ, не обращая ни какого внимания на странных приятелей, сыпали друг другу пошлые шуточки и анекдоты.

– А знаешь, какая разница между бутылочкой и милочкой?